ПРЯМОЙ ЭФИР

Сумеречная зона Гани Баянова: как живет самый дорогой художник Казахстана

В любой стране, где мало-мальски ценится искусство, рекордная цена аукционной продажи - всегда сенсация. Только у нас самый дорогой художник Казахстана по-прежнему тихо живет под Алматы в скромном доме, построенном собственными руками.

Работа Гани Баянова, проданная на аукционе за $168 000 не принесла громкой славы живому классику отечественной живописи. Чем не казахский вариант творческой судьбы Ван Гога?

- Гани Балмуханович, расскажите о вашей картине, которая ушла с молотка за 65 миллионов тенге.  

- Эта картина маслом давно уже не моя, с 1996 года «Девочки с белым верблюжонком» в частной коллекции. Я написал ее в 26 лет. Работа символичная. Моя мать умерла молодой, оставив в память свой образ, как воплощение любви и добра. Чудесный идеал жертвенности и чистоты. Я рано понимал, почему девочки парят, почему белый верблюжонок и азиатский полумесяц - культовые в степи. Еще до начала работы внутренним зрением видел маму уходящей вдаль прозрачной, невесомой красавицей.

«Девочки с белым верблюжонком»

О том, что картина продана на аукционе в Астане осенью 2018, узнал по телефону от родителей хозяйки работы. Когда они сообщили цену, удивился: самый высокий лот! (Смеется) Супруга до сих пор не знает, боюсь ее расстраивать. Из моей мастерской самая дорогая работа семь лет назад ушла к покупателю за пять тысяч долларов.

В чем отличие вашего особого творческого стиля?

- Даже о ранних моих произведениях за их лиричность, ирреальность, недосказанность говорят: «это Баянов», «баяновское». Смолоду нравилась холодная гамма сумеречных цветов. Цветовой гаммой мне важно создать атмосферу, выразить настроение, состояние. Хочется поднять восточные темы с ярко выраженным азиатским менталитетом на уровень не хуже мирового европейского. Мой центрально-азиатский менталитет узнаваем по типажу женщины-азиатки, одному и тому же во всех работах. Рос я в окружении сестер в маленьком поселке, и тихий говор женщин, слабый свет лучины в полумраке, семейный круг собравшейся родни - эти сюжеты сами приходят из детства, гораздо сложнее мне дается цветовая задача, колорит. Открытые цвета - не моё, я даже выделяю два типа художников: сумеречный и солнечный, как Сарьян, например. Если вначале мои работы были чисто декоративные, то с годами появилось сильное желание усложнять цвет; я продолжал углублять настроение, недосказанность цветом, общий темный колорит стал плотнее. Не люблю эффектные, кричащие, иллюстративные вещи, где все рассказано, не люблю фотографичность, предпочитаю условный язык. Он намного живее, эффектнее натурализма; в картинах Рембрандта, Ван Гога все неказисто, но какая в них сила!

Какую задачу вы ставите перед собой, делая сложный цвет главным героем своих работ?

В живописи важна глубина мысли, которую пытаешься передать, и техника, которой это передается. Цвет - удивительная вещь, если его одухотворить, понять суть поставленной задачи. Цвет - как ноты в музыке или рифма в поэзии. Три грамотно подобранных цвета могут дать богатейший колорит! Сначала я шел интуитивно. Видно, развивался вкус и отношение к цвету. Я избегал открытых цветов, и однажды услышал от студентов: «Вы пишете грязью». Действительно, мне как Рембрандту, важнее ощущение грязи, в которой мерцает цвет. Я не жду вдохновения, мне не важен успех или скорость. В любой момент, когда состояние души как у суфиев или японских философов, сажусь за мольберт и двигаюсь к цели - никакой суетности, поэтапно. Лишь до начала работы испытываю волнение, нечто вроде внутренней лихорадки, ведь могу сотворить музыкальную вещь, особенно в акварели. В моих работах одним слышится музыка, другим поэзия.

Стихи - нечто гораздо более глубокое, чем просто рифма, не могу без волнения читать Мандельштама, Блока. Очень люблю близких по духу Вивальди, Баха; все откладываю и слушаю, у меня большая фонотека классики. Утонченность очень важна для зрительного восприятия внутреннего ритма, состояния, описания. Без глубоких знаний разных искусств художник не может раскрыться полностью. Углубляясь в искусство, он вырабатывает вкус, возникает тяга к хорошей музыке, литературе. В Костанае, на встрече с творческой интеллигенцией во время моей выставки я почти четыре часа в полном зале говорил о связи живописи с музыкой и поэзией. Сам я начинал с русской, перешел на западную, затем восточную прозу и поэзию, остановился на японской - это нечто потрясающее, там вкус формировался веками!

У вас немало работ, посвященных любимым художникам.

Отбирать любимых художников я начал с училища. Мне многие нравятся, но есть определенные - они твои и всё. Поражает мастерство, глубина поставленной задачи, цветовой колорит. Почему именно Джорджоне? Он блистательнее всех: утончен, музыкален, поэтичен. У меня ощущение, что это очень близкий мне человек. Его символичные работы с глубоким подтекстом смотрю с волнением, он тоже не раскрывается целиком. Рембрандт, Вермеер - поэтичны, очень сложная композиция и цветовая задача. Веласкес – просто мастер, не скажу, виртуоз; очень люблю Гойю. В молодости любил Врубеля, символистов. Люблю китайских и японских художников.

Кто из наставников оказал на ваше художественное становление наибольшее влияние?

- В пятом классе к нам в школу пришел новый учитель Зайцев Владимир Федорович. Он был из тех, кто приехал в Казахстан осваивать целину в 1954-60 годах. Его особое отношение я почувствовал cразу, ради меня он даже создал кружок рисования. Зайцев был разносторонне талантливой личностью, его интеллигентность, обилие книг, картин произвели на меня огромное впечатление. Пока я не уехал учиться в Алма-Ату, наши беседы поддерживали мое желание стать художником.

Студенческие годы в Алматинском училище имени Гоголя довольно яркие. Я сильно повзрослел за четыре года. Приехал в 1969 году деревенским мальчишкой, а вышел начинающим художником с довольно обширным кругозором. В училище я не встретил сильного наставника, там была просто штудия, школа. Кто только не преподавал: на 1 курсе педагог со словом: «Бездарно!» поставил на моих рисунках крест. Этот эмоциональный удар мог на корню погубить меня как художника, но благодаря своему восточному философскому складу я ко всему относился ровно - как в печали, так и в радости. У меня была цель! Я понимал, что искусство есть нечто совершенно иное.

На 3-4 курсах вышел среди студентов в лидеры, и порой шел на конфликт с учителем, который заставлял вырисовывать зрачки, пальцы, воротники. Меня же больше интересовала цветовая гамма и пластика фигуры, вместо зрачков я рисовал полоски глаз и плотный цвет натуры. В 1973 с отличием окончил живописное отделение и полностью отдался живописи. В Казахстане тех лет - с начала 80х по начало 90х - царила творческая атмосфера, появились секции графики, скульптуры, живописи, а какие личности были! Молодым я увидел работы Мергенова, Айтбаева, очень нравился Мамаков.


Читать также: Развитие творческих индустрий, как нового сектора экономики: миф или реальность Алматы?


Вы не балуете алматинцев своими персональными выставками, вас чаще видят в областных, не столичных городах. Там что, публика более просвещённая?

- Там публика иная. Не то, чтобы просвещенная, но они с жадностью смотрят работы, они мне ближе. В сентябре замечательно прошла персональная выставка на родине в Костанае, теперь в Семей поеду в Музей имени семьи Невзоровых. Алматы я очень люблю и не против выставки, но избегаю светиться здесь своими камерными работами. Не в моем характере выставляться перед широкой аудиторией, я не трибун, из склонности к камерным вещам мне достаточно одного-двух зрителей. В 2009, в Музее Кастеева обо мне отзывались вроде как о лучшей выставке года, а в 2015 по причине ужасного освещения в камерном акварельном зале музея и неправильной навески картин мои «плотные» работы трудно было смотреть, и никто, кроме друга Дулата Алиева, не дал отзыва.

Все же, вы больше известны как художник-акварелист.

- На акварель и графику я полностью перешел лишь последние годы. Сейчас, после выставки в Костанае, у меня сильное желание вновь целиком погрузиться в живопись маслом, по которой истосковался за время двухлетнего перерыва. Акварель втянула, сначала было просто интересно. Углубляясь в акварель через Врубеля, других классиков, я открыл, что она вполне самостоятельна и богата возможностями, до сих пор не до конца мною раскрытыми. А поначалу я писал маслом и не подозревал в себе большого акварелиста. Случай представился в конце 70х, когда выставил «Купальщиц», работу заметил акварелист Уке Ажиев. После моей первой камерной выставки в 1981 году я обрел в нем руководителя. Одна за другой последовали республиканские, затем всесоюзные акварельные выставки в Москве. Каждые три года я участвовал в них, дважды попал на всесоюзный пленэр. Там, продолжая свой «азиатский» путь, анализировал работы акварелистов со всего Союза.

Акварель требует полной сосредоточенности, к маслу совсем другой подход - можно соскоблить, переписать. В акварели, если ошибешься, приходится уничтожать работу и начинать заново. Когда работаешь маслом, перейти на акварель невозможно, она не для каждого. Акварель – материал, который больше откликается на душевный склад, темперамент утонченных натур.  Очень красивы тонкие работы Зальцмана, по складу личности он чистый акварелист, душевный настрой которого подобен струнам тонкого инструмента. Я не люблю эффектные акварели, считаю их оскорблением этого материала. Акварель тем и опасна, что внешне она дает сильные эффектные возможности.  Многие, желая поразить, пользуются этим и пишут акварель размашисто, поверхностно. В таком чисто внешнем эффекте, как у Полякова, например, очень мало искусства. Акварель я люблю совсем другой, трепетной любовью.

Как представитель «старой школы казахских мастеров», что вы думаете о контемпорари арт или актуальном искусстве?

- Как в классической живописи, так и в современном искусстве есть глубокое и поверхностное, настоящее и пустое. Наверное, все это должно существовать, иначе мы не сможем двигаться дальше, искусство не может стоять на месте. Я не против таких вещей, я против слепой погони за модой. Молодые сейчас работают, и среди них есть очень талантливые художники, но многие не понимают, что такое абстракция и современный авангардизм, поверхностно копируют то, что было на Западе. Я не хожу на такие выставки, это другое поколение, другое направление. У меня свой маленький круг, мы более традиционные. Наша группа не такая ярко выраженная, как айтбаевская, и немного разрозненная: Кенжебай Дюсенбаев, сложную живопись которого я очень люблю, кзылординец Шакирбек Саменов, Каирбай Закиров, Арсен Даутбаев, более 20 лет живущий в Казахстане туркмен Шихтурды Орадов. В моих отношениях с немногими близкими друзьями больше глубокой симпатии к личности, с которой интересно, чем открытого выражения чувств.

Ваша мотивация в том, что делаете?

- Свое призвание вижу в том, чтобы отдать людям как можно больше того, что знаю. Подобно просветителю, мне хочется, чтобы мои работы стали ступенью для следующего поколения художников. Я очень требователен к себе, это у меня в генах или из прошлых жизней. Мои произведения должны обогатить именно народ Казахстана, раз уж, наделенный талантом, я воплотился на этой земле.

Большое спасибо за интервью.

Дина ДУСПУЛОВА, арт-эксперт

 

Поделиться публикацией :

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить

Новости партнёров

Загрузка...
Загрузка...