Скульптор Шокан Толеш: почему сакское золото назвали «сибирским»

Внешность скульптора Шокана Толеша обманчива: бесстрастное лицо индейского вождя скрывает личность неукротимого темперамента, художника редкого дарования и ренессансного кругозора.

Арт-эксперт Дина Дуспулова побеседовала с известным скульптором. В Нур-Султане открылась выставка «Золотой путь», где представлены свыше 60 работ известного казахстанского скульптора Шокана Толеш. Это уникальные авторские монументы художника, выполненные из бронзы, камня, дерева, алюминия и серебра. Мероприятие приурочено к празднованию 65-летия мастера. 11 декабря выставка откроется в музее им. Кастеева в Алматы 

– Шокан Алмахамбетович, как евразийский концепт вашего творчества связан с мировой интеграцией в XXI веке?

– Когда 25 веков назад Александр Македонский завоевал Бактрию, древнюю область в Средней Азии, он увидел города, которые ему и не снились: терракотовые скульптуры, керамические канализационные трубы! Цивилизация «варваров» удивила настолько, что он не стал ее разрушать. Поселился рядом. Во времена импрессионистов и сюрреалистов мир удивляла Европа – Дали, Пикассо, другие. В XXI веке западная культура переживает кризис, зато наши художники способны удивить мир, мы очень талантливы. Перформансы и концептуальное искусство - не то, что скульптура, против которой они как потухшие, безжизненные звезды, быстро сгорают. Я немало ездил по свету, был недавно в Испании, но таких интересных, живых форм и радостных цветов как в Казахстане, не видел.

– Каково влияние на вас европейского искусства Нового времени?

– Все великие скульпторы мира – мои учителя. Их много: Роден, итальянцы Марино Марини, Джакомо Манцу и так далее. Копируя работы мировых мэтров, я расшифровывал “от и до” пластику их форм. Поначалу рельефы Манцу не казались мне глубокими, понимание пришло спустя несколько лет. Родена принял сразу, в восьмом классе мама подарила книгу о нем Дэвида Фэйса, и хотя я не любил читать, прочел ее взахлеб. Очень близок мне по духу Генри Мур, он нравился, я чувствовал: некоторые моменты Мур «недотянул», с годами осознал, что он намеренно оставил их «недоделанными», чтобы акцентировать внимание. Так я пропускал через себя скульптуры всех крупнейших мастеров.

– Как вам удалось разработать новый пластический язык, объединивший стилистику Востока и Запада?

– В моих ранних работах сильно заметно влияние европейцев. Чтобы этого не было, художник должен знать авторов разных эпох и цивилизаций, начиная с петроглифов и каменных идолов. В этом мне помогла искусствовед Елена Борисовна Вандровская, преподаватель художественного училища имени Гоголя, в котором я учился в 1977–1978 годах. В те годы наши скульпторы считали, что у кочевых казахов вообще не было скульптур. Вандровская убеждала: «У вас же есть балбалы!». Это тип каменной бабы, II век до нашей эры – IX век нашей эры. Лучших студентов она возила в Ленинград, и я был изумлен: сколько в Эрмитаже разновидностей балбалтасов!

В древности территория и плотность населения Казахстана были намного больше, чем сейчас. Сегодня мы живем на маленьком пятачке, а наши ранние предки – саки, гунны, позже тюрки германские земли осваивали. По своим землям предки кочевали не как цыгане, а следуя таможенным законам. В тюркский период появилась руническая письменность, скульптура еще раньше – во времена гуннов. В Центральном Казахстане это были плоские яйцеголовые балбалы. Такие яйцеобразные черепа члены царской семьи формировали как знак отличия.

На территории Казахстана находили много скульптурных изделий из золота – сакское золото. Его свозили из разграбленных царских курганов в Эрмитаж и заносили в книгу под названием «Сибирское золото». Мне долго не давал покоя вопрос: почему сакское золото назвали «сибирским»? Оказывается, Петр 1 хорошо платил черным копателям, чтобы те привозили к нему награбленные в сакских курганах золотые изделия, не переплавляя в слитки. Так благодаря Петру Эрмитаж сохранил наш так называемый «звериный стиль», в котором древние мастера демонстрировали большое разнообразие приемов, даже пайку!

Я поражался: как без современных горелок и луп они видели и творили? С 1977 года, во время учебы на скульптурном отделении училища, я копировал много изделий из бронзы и золота. Меня интересовало все: современная западная и древнейшая каменная скульптура, изделия ремесленников и даже иконы. Пропуская все, как через фильтр, я сравнивал древность со средневековьем и современностью и таким образом выработал свой стиль, стал создавать самобытные работы.

– Можете выделить составляющие вашей новой пластической образности?

– У меня есть разные направления. Одно из них линейное - это графика в скульптуре, когда начерченный карандашом образ превращается в скульптуру: «Томирис», «Сакский воин», «Сакский правитель». Параллельно с этим, в работе со сложной смысловой нагрузкой применяю упрощенную с виду пластику, в ней внешнее содержание подчиняется внутреннему. Эти приемы интуитивны, в запасе у меня лишь мастерство, наработанное годами, чутье подсказывает либо намеренно угловатую, либо гладкую, как бы исчезающую форму, которая перетекая в иное, сходит на нет... Примененная где надо, эта пластика красиво выражает основную мысль, ее нужно видеть.

– К чему вас привел поиск в экспериментах с материалом?

– Процесс создания скульптуры долгий, я одновременно веду 20 работ. В зависимости от темы и названия, материал к каждому произведению напрашивается сам. Мрамор очень подходит для женской фигуры в движении, а «Сакского воина» я изготовил из полосок железа. Это была железная бухта (толстая проволока, свернутая кольцами), такая тяжелая, что мне пришлось разрезать ее пополам и бросить, и вдруг в повторяющихся линиях увидел четкую графическую форму! Что только ни делал, чтобы найти верный ход: мял проволоку в кучу, распрямлял – все не то. Материал сам подсказал, мне осталось только объединить все сваркой, сделать подставку и…  готовая скульптура.

Мой любимый материал – стекло, я пришел к нему, изображая планету, погруженную в воду; экспериментировал для себя, не по заказу. Воду сделать непросто, стекло – сложный материал, плавленое, оно не очень красиво. Поэтому я нарезал и склеивал стекла линейно – чем дальше, тем интереснее. Слоеное стекло в скупых графических линейных формах получалось очень живым. Мне нравится, как по-разному оно оживает, вбирая энергию солнца в разное время суток.

– В чем, по-вашему, новаторство наследия скифской и тюркской культур?

– Одна из последних археологических находок – диадема, найденная под Алматой в поселке Фабричный.  (В 1939 году в горах Заилийского Алатау на высоте 2300 м в расщелине скалы было обнаружено погребение жрицы, датируемое II в. до н.э. - I в. н.э. По месту находки - ущелью Каргалы - оно получила название «Каргалинский клад» - прим. ред.).

В этой интересной скульптурной работе поражает гармония из цветных камней, вставленных точно туда, где им место.

Другой пример из Иссыкского кургана: чтобы показать войну, трагедию, форма лошадей, барсов, грифонов как бы вывернута. Современному художнику в голову не придет так выворачивать фигуру; если война, так у него оружие, и он уходит в детализацию. Мы должны знать и применять древние приемы, чтобы не терять основную мысль, в этом наше исходное зерно.

Российские мастера развивали направления разных периодов параллельно - с древности до наших дней. Эта традиция продолжается поныне, они и сегодня могут начать с любого слоя. Мы же пришли поздно, не знали своей истории и искусства предков.

Казахстанским художникам надо начинать с балбалов - с нуля, и отсюда красиво заполнять все пласты культуры, тогда наше начало будет правильным. Мы же, подражая другим, сразу начали сверху, с украшения многослойного «торта» культуры, в лучшем случае, с его середины. Как и все, я пришел поздно, но вернулся к истокам. Возвращаясь, постоянно изучал, общался с археологами, был знаком с Бекеном-ага, первооткрывателем «Золотого человека». Кое-кто слепо копирует меня и выдает работу за свою. С одной стороны, это приятно, с другой, чтобы повторить меня, надо пройти мой путь. Копируя без понимания, они начинают с середины, где-то с пятого слоя, и работа у них получается мертвая, будто в подвешенном состоянии. У нас много талантливой молодежи, каждый мечтает работать свободно, но те, кто учился в академиях, загнаны в рамки, ребят учат неправильно. Главное – не портить творческую индивидуальность, не бить по рукам, детей надо воспитывать разносторонне, чтобы они имели понятие об архитектуре, живописи, музыке, скульптуре, иначе творчески они работать не смогут.

– Как вам удалось сохранить свободное мышление, вы ведь тоже учились?

– С детства меня интересовало не только то, что преподавали. В художественном училище были сильные учителя: искусствовед Елена Вандровская, скульптор Марат Айнеков, крупные мастера живописи. На скульптурном отделении у нас был всего один час живописи в неделю, но преподавали так хорошо, что со второго курса я факультативно занимался живописью и графикой. Однажды, чтобы удивить ребят, я задумал большую работу и стал лепить из глины прямо на берегу арыка. Они мне помогали, вытаскивая комки глины из горной холодной воды. Им нравилось смотреть, стояла полная тишина, и был такой азарт, что никто не кричал: «Возьми мою глину», все молча протягивали руки, а я, как маэстро, брал у них глину и лепил, и вдруг появлялась форма, интересная скульптура. Я вылепил несколько работ, их высушили и занесли на этаж. На последнем курсе сделал выставку: живопись, скульптура, графика. Кто-то понял, но многие смеялись, ты же скульптор – зачем? А это было: я – свободный человек, и меня не загнать в стойло.

– Кто стоял у истоков вашего творческого пути?

– В раннем детстве я долго не мог притронуться к пластилину, он казался мне живым, и я боялся лепить из него живое. В школе вырезал маленькие скульптурки из дерева, корешков, мела. Мама, бухгалтер, заметив мое увлечение, освободила мне под мастерскую крохотную кладовку, и я работал там ночами, она покупала мне инструменты и книги про российских скульпторов. Папа, главврач больницы, снабжал гипсом, и еще до поступления в училище я самостоятельно по книгам научился делать каркас и формовать гипс.

– Интересно, в Турции и России вы известны больше, чем в Казахстане. Чем объясняется повышенный интерес к вам за рубежом?

– Дело в том, что в Турции художники умеют формовать, но не лепить свободно, не могут визуально запомнить орнамент и сделать скульптуру по памяти. Я работал с несколькими турецкими компаниями – «Финтрако», BNB и другими. Один известный турецкий мастер два года не мог справиться с заданием, которое я сделал за неделю. С тех пор я для них Шохан бей! (Смеется.) Изменился тип моего сотрудничества с крупными московскими галереями – «Арт-Центр», «Галерея Валентина Рябова». Я уже не отправляю им работы, как раньше, теперь они сами приезжают и выбирают скульптуры для обитателей Рублевки.

– Казахстан сильно отстает в этом отношении?

– Скульптуру у нас понимают очень немногие, правда, среди «новых казахов» все больше тех, кто уже разбирается. Они приходят, покупают новые работы, мы общаемся. Одну из самых удачных работ – восьмиметровую скульптурную композицию «Көктем» я установил в Талдыкоргане по заказу акима.

Давно вынашиваю несколько идей для Алматы. Придумал кинетическую скульптуру, она много места не требует и в Алматинском международном аэропорту служила бы визитной карточкой города. Есть у меня долгосрочный проект, который мог бы превратить Алматы во вторую Барселону, там испанский скульптор и архитектор Антонио Гауди воплотил свои знаменитые на весь мир проекты. У нас рельеф местности интересный, в городе есть несколько мест, проезжая мимо, всегда представляю там скульптуры. От притока удивленных туристов на «Что это такое?» большие деньги стекались бы в Алматы.

Беседовала Дина ДУСПУЛОВА, арт-эксперт