Аскар Есенбаев, скульптор: я родом из 90-х годов

Кто из современных казахстанских скульпторов не мечтает слыть преемником Хакимжана Наурызбаева, первого народного художника? Скульптору АСКАРУ ЕСЕНБАЕВУ выпала такая честь. Именно ему семья автора памятников Абаю Кунанбаеву и Чокану Валиханову в Алматы доверила недавно реставрацию работ создателя национального монументального искусства. Такое признание таланта - как знак качества высшей пробы

Аскар Нариманович, вы художник поколения 90-х. Что это значит для вас?

- Главное для меня – преемственность в национальном искусстве. Надо знать куда идти, чтобы нас не захлестнула коммерциализация. Пришла пора восстановить истинную картину того, что происходило в казахстанском искусстве в 90-е годы. В этот небольшой, но замечательный период нас, художников-маргиналов, было немного. И мы заложили фундамент современного искусства Казахстана. Рядом всегда были Бахыт Бапишев и Галым Маданов, из старшего поколения - переросший модерн Абдрашит Сыдыханов, из более молодых – Алмагуль Менлибаева и другие.

90-е сформировали нас, мы родились, выросли и получили образование в Советском Союзе. Окончив институты, жили на соседних улицах Алма-Аты, и каждый по-своему отображал время, изменившее нас и образ всей страны. С развалом СССР советский период кончился, возник СНГ, в независимом Казахстане появились новые лидеры, первые бизнесмены и банкиры, у людей формировалась новая психология. И пока приватизация не захватила все, мы были очень активными, горы ворочали в энтузиазме! (Смеется) На базе ЦК ЛКСМ создавали первые коммерческие фирмы и НПО, вступали в ассоциацию с французами, снимали фильмы с японцами, организовали первую выставку казахстанских художников в ротонде Капитолия в Вашингтоне. В постоянных разъездах между выставками в Москве, Париже, Штатах, я спал по четыре часа в сутки.

В это время новых возможностей в Алма-Ате кипела бурная жизнь, открывались первые галереи, возникали разные направления, шел процесс здорового осмысления происходящего. Замечательную ассоциацию «МОСТ» организовали супруги Хайруллины Асия и Кадыржан, появился «Кызыл трактор» Молдагула Нарымбетова - единственное, пожалуй, настоящее казахское «контемпорари арт». Именно тогда я начал осознавать, что художник – это еще и созидатель новой культурной инфраструктуры в стране. Организуя новаторские выставки у себя и за рубежом, мы во всем разбирались сами, пока в Казахстан не пришел Запад и коммерция.

На гранты Фонда Сороса художники стали выезжать в зарубежные центры современного искусства. Апогей наступил, когда мои друзья, замечательные художники Рустам Хальфин и Сергей Маслов, включившись в западное «новое» видение, не выдержали и произошел надлом. Они были выходцами из советско-российской архитектурной школы. Объединившись, группа целенаправленно развивала экспериментальное искусство. лидерами были Рустам Хальфин и Лидия Блинова. Именно в этот период Хальфин, Маслов и Блинова создали свои лучшие произведения, очень честные и откровенные. Когда же их захлестнула волна современного западного арта, пошел не просто китч, а безумие. В моем понимании они просто «вышли из себя». Возможность выплеснуть несвободу, рабство художники увидели в плоских, греховных формах: ходили голыми, испражнялись, убивали животных, пили кровь. Это эпатажное, страшное мракобесие, выдавая за бунт и «новое искусство», поддерживали некоторые наши искусствоведы. На самом деле, все лучшее было создано ими ранее, а это была просто агония, они умирали и им помогли умереть, обманув: давайте станем свободными, большими художниками!

Как вы пришли к скульптуре? Что изначально сформировало вас как скульптора?

- Очень важную роль сыграла моя бабушка-интеллигентка по маминой линии, у которой я воспитывался до 15 лет. Она отлично рисовала, была прекрасной рассказчицей казахских сказок, привила мне любовь к книге. Ребенком я перечитал, наверное, всю мировую детскую литературу из библиотеки, где она работала, и всегда выигрывал художественные конкурсы. После 8 класса в 1974 году моя мудрая мама определила меня в Алматинское художественное училище. Преподаватель рисунка, талантливый Креушин Петр Михайлович, сумел пробудить во мне такой вкус к рисованию, что на 2 курсе я стал примером для старшекурсников.

Годы учебы в Московском художественном институте им. Сурикова, 1979-1985, вспоминаются как лучшие. В Москве до середины 80-х было спокойное, доперестроечное время. И хотя где-то рядом из СССР высылали диссидентов - Кабакова, Шаламова, Солженицына - студенты наслаждались воздухом свободы и полноценной жизни: могли сорваться в Прибалтику, по комсомольской путевке махнуть на Дальний Восток, а то садились в поезд и утром уже ходили по ленинградскому Эрмитажу. С 3 курса я начал выставляться, благодаря чему даже в ранних скульптурах есть все, что составляет основу моего творчества. Москва дала мне хорошую, добротную школу и, вернувшись домой в Алма-Ату, я умел все. Скульптура для меня - огромный творческий процесс, в котором скульптор и создатель формы, и кузнец-литейщик, он же - архитектор и инженер. Я из породы скульпторов, которые воспитали себя на идеалах искусства эпохи Возрождения.

Что сформировало вас как скульптора, каким являетесь сейчас?

- Мне приятно ощущать себя преемником Сабура Мамбеева. Благодаря ему я открыл для себя что такое казахстанская и советская живопись, прочувствовал идею, которую он выстрадал. В нем счастливым образом сочетались качества человека, который преуспел и в творчестве, и как чиновник. Во время перестройки видный деятель культуры Советского Казахстана, официальный художник Мамбеев заявил: «Буду заниматься творчеством», и исчез из виду на тридцать лет. Отойдя от общественной деятельности, он проделал огромную работу: писал портреты, пейзажи, натюрморты.

Кому посчастливилось побывать на его посмертной выставке 2019 года, мог открыть для себя живописца уровня не только Матисса, но самых великих художников мира последних двух столетий. Великими их делает именно мотив осознанного существования. Работы Мамбеева постсоветского периода - это высокое искусство, это мир, в котором он находил смысл, отдохновение и удовлетворение от жизни. Там нет ударных строек, нет строителя советского общества, зато хорошо прослеживается национальная казахская тема - многострадальная земля, радость жизни тех людей, которым повезло: они выжили и, сохранив достоинство, могут спокойно работать.

Мне, потомку репрессированных казахских интеллигентов, близка эта тема. Полстраны отсидело в лагерях, и лагерный страх не изжит в людях до сих пор. Семья ограждала меня, скрывая, что мои славные предки были соправителями Жангир хана Бокеевской Орды. Лишь с 1994 года я по частям стал собирать информацию о родителях отца и матери, других близких родственниках. Все они, занимавшие видные посты в системе образования и народного хозяйства, были либо расстреляны, либо не один десяток лет провели в лагерях как алашординцы. Вот тогда я и понял, кто я.

Вам минуло 60. Ваше самое крупное достижение на сегодняшний день?

- Это прошлогодняя юбилейная выставка в Музее Кастеева. Девяносто работ демонстрировали все мое творчество в ретроспективе от классики до балбалов - недостающего звена в истории мировой культуры. Балбалы - истинно казахская тема, как поминальный камень они появились до рождества Христова, ренессанс пережили в 11-13 веках, когда от моря до моря кипчаки создавали свое искусство номадов. Крупный проект последних лет – серия из 13 работ. Показывая вне человека его жизнедеятельность от сотворения мира, я попал в точку. В работах: «Комната исполнения желаний», «Вавилонская башня», «Древо жизни», «Сотворение мира», «Космос» и других - лишь единство идеи, материи, формы.

В портретном жанре я достиг понимания пропорционального канона, выработанного в античной Греции и Микеланджело. Верю, что «Автопортрет», над которым сейчас работаю, по уровню профессионализма будет шедевром, то есть таким откровением, когда мастер в одной работе воплощает тысячи образов. Если хотя бы в одном произведении художник достиг этого, отсвет гения ложится на все его работы. Пусть я доморощенный гений - смешной, трогательный, но в каждой работе мне важно сфокусировать все, что создал ранее.

Мое искусство монументальное, но крупных работ у меня немного. Это от бедности, средств на 2,5-4-метровые каменные балбалы не хватает; нынешние в бронзе, 50-60 см, не работают, как надо. Лелею надежду увеличить работу «Вы - друзья Мои», где Иисус и двенадцать апостолов в размере 40 см, совсем другое дело 2,20 м. Если удастся, как задумал, это будет уровень «Граждан Кале» Огюста Родена.

На сегодняшний день я прошел пять творческих периодов. Последний посвятил осмыслению того, что сделал, и теперь подошел к порогу, переступив который, могу идти дальше. Основная моя мотивация - это размышления о времени и мире, поиск выхода из проблем средствами искусства. Если бы великие художники не прилагали усилия к развитию своей личности, не страдали, преодолевая человеческую инертность, греховность, глупость, они бы ничего не создали. Художник, в отличие от ученого, получает знание непосредственно. Улавливая флюиды, он вовлечен в мировые исторические процессы, и они запускают в нем такую работу, что поиск совершенной формы рождает доселе невиданные образы. Оставаясь поэтом, он тем и живет, что отвечает на вопросы современности.

Какие вопросы поднимаете вы?

- Во главу угла я ставлю вопрос: кто я? В поиске ответа: кто мы, казахи? – участвовал вместе с Бахытом Бапишевым в декабрьских событиях 1986 года. Жизнь задает вопросы, на которые нужны конкретные ответы: что такое прекрасное, зло, жестокость? Отчего происходят социальные сдвиги? Мое творчество есть ответ на несправедливость в мире. Когда-то, занимаясь поиском пути, я пришел к богоискательству, практиковал философию буддизма, был суфием, мистиком. Основная идея восточной философии в том, что ты, подобно реке, течешь и, зеркально отображая мир вокруг, избегаешь окончательных выводов, сомневаешься во всем. Но сегодня дуализм, восточная туманность меня не устраивает, я больше не могу сказать, что я - сон, который снится Будде. В этом смысле, я экзистенциалист, приверженец западной философии и эстетики.

Спасибо за интервью.

Автор: Дина ДУСПУЛОВА, арт-эксперт