Амандос Аканаев: Моя живопись автобиографична

“Главное достоинство картины - быть праздником для глаз”, - считал Э. Делакруа. Слова французского живописца 19 века в наши дни подтверждает искусство Амандоса Аканаева. Посвященная 55-летию творчества мэтра, ретроспективная выставка в ГМК имени А. Кастеева явилась эффектной, праздничной концовкой ушедшего года

Амандос Атибекович, что для вас живопись - праздник для глаз, или нечто большее?

Делакруа, безусловно, прав. Я бы добавил, живопись - это замечательный инструмент для выражения волнующих художника чувств. В этом смысле моя живопись  автобиографична, неслучайно я тяготею к портрету. Вот картина, посвященная Олжасу Сулейменову. Когда в 1975 году появилась книга “Аз и Я”, прочитал её залпом, почувствовал, она близка мне. В тот период меня волновали не только проблемы искусства, а вообще, кто мы казахи? Я двуязычный, знаю казахский, русский и прекрасно понимаю, о чем говорит автор.

Москва не могла простить, что в “Слове о полку Игореве” поэт обнаружил множество тюркских слов (“тюркизмов”) и тенгрианские обряды. Книга “Аз и Я” уже находилась в Политбюро ЦК КПСС на рассмотрении идеолога партии Суслова. Московская Академия наук объявила ее вредной: якобы в Казахстане наблюдается национализм, раз молодые поэты лезут в историю. Окружение и многие писатели отвернулись от Сулейменова. Меня, молодого максималиста, это взволновало: чем ему помочь отбиться от нападок? 

И написал картину - портрет с образами из поэзии и книги “Аз и Я”. Писал ее три года, Олжас Омарович позировал, мне нравилась его фактура. На выставку прибыл сам Д.А. Кунаев вместе со всеми членами Бюро ЦК Компартии Казахстана. Вопреки протоколу, Первый секретарь сразу направился к моей работе, постоял: “Ты автор? Хорошая картина. Можно выдвигать на госпремию”. От кунаевской премии я отказался, так как писал работу из чистых побуждений, желая помочь брату-казаху бескорыстно. В 1996 попал в больницу, и мама Олжаса Омаровича нашла меня: “Ты Амандос? Хочу поцеловать тебя!” Её благословение равноценно получению десяти премий. Впрочем, лауреатом Государственной премии я всё же стал. В 2010 году мне присудили ее вместе с другими людьми в списке от Союза художников.

Как менялся ваш стиль со временем?

В Алматинском художественном училище (1964-68) я жил передвижничеством: Перов, Мясоедов, Суриков, Репин (“Бурлаки на Волге”, “Крестный ход”) были у нас в программе. И вдруг неслыханное везение: к 1966 году в училище появилась целая группа очень сильных мастеров кисти - Макум Кисамединов, Мухит Калимов, скульпторы Вагиф Рахманов, Тулеген Досмагамбетов, другие талантливые выпускники центральных художественных вузов Москвы и Ленинграда. Директор училища Жубанов Акрап Кудайбергенович сразу брал их на работу. 

Ломая, трансформируя наши мозги, они запустили в сознание московско-ленинградский пульс. Западное искусство мы знали понаслышке, но схватывали быстро: Делакруа, Жерико, Пикассо, Ван Гог, Сезанн, не говоря уже о мексиканских революционных художниках, как Сикейрос, Ривера, Ороско. О раннем Возрождении я услышал от Макума Кисамединова. Объясняя как достигается выразительность в складках одежды, рисунке рук, ног, головы, он приносил на уроки полную сумку толстенных книг. Читать, о чем думали, как работали Мозаччо, Джотто, Пьеро делла Франческа было очень полезно. 

По окончании училища все друзья, кроме меня, уехали в центральные вузы Советского Союза получать замечательное образование. Имея направление в Суриковский институт, из-за семейных обстоятельств я остался преподавателем в училище, проработал 12 лет. Чтобы не отстать, зарылся в библиотеках, искал книги, иллюстрации. С 1968 года постоянно участвовал в молодежных выставках. За активное участие меня отправили во Всесоюзный Дом творчества “Сенеж” под Москвой. В группе живописцев собрались ребята из Средней Азии, Кавказа, Прибалтики. 

На полном пансионе Союза художников СССР в замечательных условиях - на двух человек мастерская 40 кв.м, номер в гостинице - мы два месяца создавали произведения. Интересно было смотреть как работают туркмены, узбеки, киргизы, прибалты. Через каждые 15 дней приезжала очень строгая комиссия отбирать лучшие работы на всесоюзные выставки стипендиатов, мне посчастливилось попасть в их число. Я прошёл лучшую школу из всех, регулярно в 1974-78 годах ездил в Москву на большие выставки, перед которыми в мастерских “Сенежа” художники доводили свои работы до ума. 

Наряду с жесткой критикой крупнейшие на тот период мастера - Жилинский, Мочальский, Мыльников, Моисеенко, Коненков, Церетели, Нариманбеков - помогали, исправляя наши ошибки по рисунку, живописи, тематике, драматургии картины. Влияло, задавало импульс и общение в Алма-Ате - Сабур Мамбеев, Салихитдин Айтбаев, 60-десятники Исатай Исабаев, Оралбек Нуржумаев. Я дружил с Айтбаевым, для молодежи он был “вождём краснокожих”, большое значение придавал выразительности работ. Увлеченный восточной миниатюрой говорил, заставляя задуматься: вы пишите грязью, вы не пишите живопись. И правда, его картины “Молодые казахи”, “Ужин трактористов” и особенно “Гость приехал” - это удивительной живости красок чистая миниатюра.

Как вы пришли к созданию неотрадиционализма - рельефной живописи средствами красок и металла?

Обычная картина косная, ровная как стена. У меня объём в крови от предков, оставлявших петроглифы на камнях. Рельеф создавал вручную, готовил специальные растворы из масляной краски, лака и опилок, придававших вязкость. В Казахстане я первый включил металл в живописное полотно. Краски не давали тот эффект золотистого цвета, какой мне важно было получить, и я перешёл на металл - бронза, латунь, медь, алюминий. Как в мозаике, так и в картине металл не противоречит законам развития, правда, утяжеляет вес работы до 60-70, а то и 200 килограммов. Искусствовед Камола Балтабаева, доктор искусствоведения из Ташкента удивлялась: что это - живопись в скульптуре, или скульптура в живописи? 

Начальный цикл работ о животных в клетках (жирафы, бараны,павлины) наши коллекционеры не признавали, отворачивались. Сейчас все они в частных коллекциях за рубежом: США, Германия, Швейцария, Лихтенштейн, Дания, Швеция, Нидерланды. Иностранцы, наводнившие Алматы в 90-х, вывозили казахстанское искусство в большом количестве. Обеспокоенный министр культуры Рахмадиев Еркегали ага вызвал меня с Абдрашитом Сыдыхановым: вы не патриоты, ваши картины - достояние народа, а их вывозят за границу! Чтобы оставить работы в Казахстане, мы предложили министерству культуры закупать произведения за половину цены, какую платят иностранцы. Нам ведь детей надо кормить, краски, холсты покупать. На это министр не пошёл. Кто проигрывает в итоге? Государство, люди проигрывают.

Что вы думаете о насущных проблемах современного изобразительного искусства в Казахстане? 

Союз художников Казахстана при СССР по материальному, финансовому оснащению входил в топ-5. Комбинаты в Алма-Ате, Караганде, Усть-Каменогорске, и художественно-производственные мастерские в крупных областных городах обеспечивали художников работой - картины, графика, скульптура. Плюс монументальные вещи - памятники, росписи, мозаики. С начала 90-х всему  пришёл конец, к сожалению.

В музее Кастеева 25 тысяч произведений живописи, графики, скульптуры. Фонды пополнялись через закупы минкультуры и союза художников. Отсев шёл очень серьёзный, отбирались наиболее интересные работы Шарденова, Айтбаева, Калмыкова, Кисамединова, Тельжанова. Сегодня их картины бесценны. Практики аукционов у нас нет. А если выставить на мировых торгах например “Кокпар” Тельжанова, сколько это будет?  Или моя картина “Родник”, я за нее столько “пинков” получил и в Москве, и здесь, пока министерство культуры не купило ее за копейки, сейчас ее считают шедевром. 

Почти со всеми министрами культуры, кто был у нас за 30 лет, я говорил о возобновлении деятельности экспертной комиссии (выставкомов) при министерстве в составе авторитетных художников, искусствоведов, культурологов. Это, во-первых, облегчило бы работу самого министерства, позволило приобретать произведения с каждой выставки. Во-вторых, накопление создаваемого художниками богатства - это НЗ, неприкосновенный запас государства, важный для истории Казахстана.

Вы Президент созданной в 2006 году Академии художеств РК. Какова ее цель?

Инициатором создания и первым Президентом Академии художеств РК была моя вторая супруга Лаура Сайкеновна Уразбекова. Искусствовед, выпускница Репинского художественного института она мечтала о научно-исследовательском институте, цель которого - изучение культуры кочевой цивилизации. Энтузиаст и большая патриотка, она создала международную Ассоциацию художественных критиков при ЮНЕСКО (AIСА), собирала в казахских аулах вплоть до Монголии экспонаты для музея Кастеева - кошмы, килемы, серебро. 

Академия художеств Казахстана - это общественный фонд. При его открытии крупнейший юрист Майдан Сулейменов, написавший Гражданский кодекс республики, объяснял: если добиваться государственного статуса, уйдет 5-7 лет. Государство такой цели не ставит, у нас демократия: запрета нет, но и рассчитывать, что станете государственной структурой, не стоит, развивайтесь за счет меценатства. Лаура ездила во Францию, Японию, другие страны. Япония уже тогда предлагала гранты, которые в десятки раз перекрывали бы господдержку.

В чем Лаура Сайкеновна оказалась права, - академия активизировала выставочную деятельность в открытых по западным и северным границам республики центрах - в Атырау, Актау, Уральске, Костанае, Кокшетау, Павлодаре, Караганде, Усть-Каменогорске, скоро будет в Актобе. Самая большая, совместная с учениками, детьми, внуками, выставка Академии художеств (145 работ) прошла в 2018 г. в Астане во Дворце независимости. Ее открывал меценат и Председатель Сената Парламента РК Маулен Ашимбаев, были министр культуры, акимы, 9 человек послов. Это говорит о том, что министерство культуры, правительство, парламент признают Академию. Летом в Астане мы проведём главную выставку, приуроченную к Съезду мировых и традиционных религий. Если говорить о международном признании, то несколько наших художников стали академиками Российской Академии художеств, я принят в Академию художеств Узбекистана. Сейчас идет процесс документального оформления Академии тюркского мира. В Ташкенте ее возглавляет художник Акмаль Нур. Летом организация переезжает в Астану, и мы приступаем к ее руководству через Международную организацию тюркской культуры ТЮРКСОЙ, центр которой в Стамбуле.

Вы глава известной школы “ Династия Аканаева”. Как насчет того, что на детях гениев природа отдыхает?

Особой своей заслуги не вижу, скорее всего, это влияние моей матери. Она была шебер, народный мастер, в голодные 30-е годы спасала семью тем, что умела изготовить седло (это же скульптурная обработка кожи), занималась чеканкой ювелирных изделий, шила одежды. Ген ее таланта, мастеровитости передался мне и брату, нашим детям, внукам. Художники стараются уберечь детей от художественной стези. Я же стремился к тому, чтобы дети были не только сыты, здоровы, но и счастливы. Считаю, лишь творчество делает человека счастливым.

Трое наших с Нелли Витальевной Бубэ детей выросли в атмосфере квартиры-мастерской. Они много читали художественную литературу, книги по изобразительному искусству, слышали разговоры и споры искусствоведов, художников. Телевизор в доме появился только когда дети повзрослели, всё это сформировало их выбор профессии. Младший сын Искандер - единственный казах, чью картину за 4000 долларов купил в Москве директор АртМиф маркет, организованный аукционным домом “Сотбис”. Искандер рано, в 33 года ушёл из жизни.

Вы самый титулованный казахстанский художник. Какая из наград наиболее дорога?

Все награды хороши, греют душу, значит, не зря работал, но специально получать их не рвался. На Родине у меня звание Заслуженный деятель искусств, в Кыргызстане я Заслуженный деятель культуры, ТЮРКСОЙ дал мне Золотую медаль, Россия - Орден за служение искусству. 

Вы богатый человек?

За деньгами, делая коммерческие вещи, не гонялся. Я левша, мог бы вместо рельефа заниматься гиперреализмом. Но, как говорил Айтбаев: или деньги, или творчество. С Лаурой Сайкеновной у нас было разделение труда, на ней организационная сторона дела, продавала работы, тратила деньги для своих целей, не вмешивая меня. В августе 2011, когда я лежал после операции в больнице, с ней случилось несчастье. Получив несовместимую с жизнью черепно-мозговую травму, Лаура на шесть с лишним лет впала в кому, в 2017 году её не стало. Уход за больной женой в домашнем стационаре стоил мне столько, что от госпремии ничего не осталось, я продал квартиру, машину, мастерскую дочери, влез в долги. Меня поразило, как много людей пришли тогда на помощь. Правительство закупило работы, и мне удалось погасить почти полмиллиона долларов долга. Так что не разбогател.

Кубинский лидер Фидель Кастро всю жизнь носил зеленую униформу. Что вы, художник, транслируете миру, придерживаясь военного стиля в одежде?

(Усмехается) На рынке незнакомцы порой приставали с просьбой  сфотографироваться вместе, у меня была кликуха “Фидель Кастро”, но Фидель не мой герой. Бороду и униформу ношу в память об отце, типичном кочевнике, снаряжение которого всегда было в идеальном порядке. До конца своих дней он не расставался с конем. О таких Олжас Сулейменов писал: “Я родился в седле, умираю в цепях, меня водят пешком, как собаку, по городу”. Мы с младшим братом обращались к нему: “ата”, он родил меня в 70 лет. Униформу я покупаю на базаре в военном магазине за копейки, для художника нет более удобной для работы одежды. В Греции в музее Бенаки в Афинах, основанном мультимиллионером Бенакисом, я однажды узнал среди экспонатов нашу казахскую кривую саблю со стилетом - одно из мощных орудий той эпохи и военные штаны кипчаков, в которых наездник лихо садился на коня. Поэтому Фидель Кастро тут не при чем. 

Спасибо за интервью.

Дина Дуспулова, арт-эксперт