Борис Лим: Главное в творчестве - быть самим собой

Член союзов художников Узбекистана и Казахстана кореец Борис Лим для многих в художественном мире Алматы – новое открытие. И не удивительно, поглядывая на город с вершины горы Кенсай, где поселился в скромном самодельном домике, он ведет почти отшельнический образ жизни. Таковы и его, обладающие странной притягательностью, картины. В каждой сквозит метафизика бытия, ставшая в наши дни реальностью

Борис Михайлович, ваше творчество разделилось на два этапа – узбекский и казахстанский. В Казахстан вы приехали опытным художником. Как это было?

Меня всегда тянуло в родные края: родился я в селе Коксу Талды-Курганской области. Туда, во время сталинских репрессий депортировали корейцев с Дальнего Востока, где под Находкой жили мои родители. Когда мне было восемь лет, семья переехала в Ташкент, к маминому брату. В Казахстан я вернулся в 1997 году по приглашению корейской диаспоры, как художник-постановщик Гала-концерта, посвященного 60-летию депортации корейцев. С тех пор более двадцати лет живу в Алматы.

В Узбекистане я чувствовал себя неуютно, но этот период был более духовный. Цели выставляться, продавать картины не было. Как живописец я сложился поздно, писать начал в 42 года. О чем было писать в советское время? Тема одна: рабочий и колхозница. В Казахстане мне хорошо, полная свобода; здесь прошёл через этап везения в коммерческом плане. Смешивая в одном полотне все краски мира, стал писать большие холсты. Их одно время охотно покупали высокопоставленные чиновники, бизнесмены. Получая заказы, под клиентов не подстраивался, и они это ценили.

В вашей семье были художники?

Отец любил рисовать, он был высокообразованный человек с ироничным, философским складом ума, свободно говорил на японском, китайском языках. К тому же, мастер на все руки и превосходный портной. Его рисунки с неправильной пропорцией птиц и зверей получались такие улётные, интересные, что я радостно спрашивал: почему ты неправильно рисуешь? Отец говорил: ты не понимаешь, и рассказал мне сказку про птиц, которых все время рисовал один мальчик. Однажды он нарисовал птиц так, что они ожили и полетели. Сейчас мне 72 года, и смысл его слов понятен. Действительно, мазок, линия художника могут быть такими, что картина оживает; этим умением владел мой папа. Когда отец умер, мне было 19 лет; казалось, на его похороны пришел весь город, так много было народу.

Школьные учителя меня недолюбливали - плохо учился, пропускал занятия, постоянно пропадал в изостудии ташкентского Дома пионеров, там было здорово! Ребенком я был стеснительный, болезненно замкнутый: с месяц стоял у двери изостудии, наблюдая через щелку как рисуют дети. Педагог Владимир Тимофеевич Пиянзов меня заметил: ты странный мальчик, ну-ка зайди, нарисуй кубик. Так я начал заниматься у него как студиец, он воспитал меня. Учителя в школе, узнав о моей персональной выставке в 6 классе, изменили свое отношение, и я стал получать хорошие отметки (смеется).

В 1974 году я окончил театральное отделение Республиканского художественного училища имени П.П. Бенькова в Ташкенте, заочно учился в Российском Доме народного творчества, Москва. Люблю вспоминать наше училище, там было столько талантливых ребят, моих друзей: Карпунин Саша, Колязин Николай, Даурен Альдеков и другие. На защите моя дипломная работа по опере Пуччини «Чио-Чио-сан» произвела сильное впечатление.

Как складывалась ваша карьера художника после училища?

Получив диплом художника театра, два года работал декоратором в Самаркандском государственном театре оперы и балета, был художником при райкоме партии в Ташкентской области. Зарабатывал на агитплакатах, которые «халтурой» по сути не являлись. Заказчики, руководители совхозов и колхозов, удивлялись моей изобретательности. Рисуя доярок, коров, сборщиц винограда, я импровизировал. Потом меня назначили главным художником райкома партии, в огромной мастерской выполнял монументальные государственные заказы. За дизайн и роспись «Абу Али Ибн Сина (Авиценна)» Центральной районной аптеки награжден Первой республиканской премией Министерства здравоохранения Узбекистана. Параллельно, с 1980 года занимался книжной графикой в издательстве, работал художником кино на киностудии «Узбекфильм» (многосерийный фильм «Огненные версты»). Весь этот опыт приближал мой путь к профессионализму.

Самая памятная - творческая командировка от Министерства культуры Узбекистана (1989) по дальневосточным городам России: Хабаровск, Владивосток, Порт Находка, Бухта Преображения. Мои родители оттуда, а для меня это больше, чем Корея. Там такая духовность, не передать словами! Мы остановились в дорогой гостинице на побережье, и друг, художник Колька Колягин, ворвался в номер с криком: «Вставай, у тебя сегодня день рождения!» Он распахнул окно, и впервые в жизни я услышал шум океана, сметающий все вокруг… С Дальнего Востока я вернулся преображенный, собранный весь как человек и как художник. Заинтересовался даосизмом, изучая философию Чжуан-дзы, Лао-дзы, стал обладать чем-то. В моем мышлении даосская философия соединилась с творчеством. В райкоме партии мне предложили должность зав отделом культуры, отказался. Зачем? Как сказал китайский мудрец: когда идешь по большой дороге, не сворачивай в проулок, возврата оттуда нет.

До этого я вообще не писал картин, а тут написал сразу несколько работ и показал старейшему искусствоведу Узбекистана Римме Варшамовне Еремян. Интеллигентная, тонкая, немногословная, она сразу вошла в контакт с работой «Белый дзен»: «Вы держите дао, пишите сердцем!» Очень тонко подметила, дао либо есть, либо нет. Философское мышление в картине - то, как ты чувствуешь мир – обязательно. Без этого ни мастерство, ни большой размер работы не помогут. Но мазками философскую концепцию не напишешь. В любом случае, ты ищешь технический материал, как это выполнить, выразить свою мысль. И надо быть самим собой, тогда рождается гармония, стилистическая грань, микрокосм. В этом поиске не столь важно, найдешь или нет, главное - попытка.

У вас много любимых работ, о которых могли бы сказать: я нашёл?

(Пауза) Трудно определить, любимые работы есть, но сказать, что это стиль, не могу, лишь время судья. Российский художник-символист Константин Васильев погиб молодым, очень странно. При жизни я смотрел его работы и думал: очень красивые. Прошло 50 лет, и сейчас вижу – это стиль! Мышление у меня восточное, расскажу о работе «Мальчик и Далай-лама», по китайской притче. Стоит мальчик со свечой и любуется на пламя. Появляется Далай-лама: мальчик, когда ответишь на вопрос: откуда пришел огонь? – ты будешь выше всех мудрецов на свете. Задув свечу, мальчик сказал: если ответите, куда огонь ушел, я отвечу, откуда он пришел. Иначе говоря, мудрецами рождаются, а не становятся, так и в искусстве.

Когда пишу, часто размышляю: что такое искусство? Мне нравятся работы казахстанца Бориса Пака. В первую очередь, он концептуалист, философ, затем художник. Многие узбекские художники мастера классные, очень правильные, в этом я вижу большой минус. Есть лаконичные, грубо написанные вещи, но в них духовность, а когда художник детализирует, он превращается в ремесленника, просто показывает какой он мастер. Смотришь на выставках, всё выписано до деталей, а пластики нет - словно отпиленная ветка вишни, которую видел вчера на дороге. Бутоны тугие, вот-вот распустятся в белые цветы, ветка думает, она живая, но плодов не будет, жизнь ушла. Так устроен наш мир-перевёртыш: иной живописец пишет, не зная, что его уже нет. В этом смысле, дилетанты в творчестве более духовные. Когда художник становится профессионалом, он перенаправляет внимание на то, чтобы продать. Это сразу видно - красивые картины, но нет «хребта». Вот такая грань в живописи.

Ваше отношение к цвету?

Не люблю открытые, чистые цвета, работа от этого мне кажется дешевой, студийной. Впрочем, любой цвет заиграет, когда пишешь сердцем, сам по себе он роли не играет. Красиво написанная природа не привлекает, я даже не смотрю картины, в которых нет состояния души. В акварельном пейзаже всегда стараюсь уловить настроение природы. У меня есть серия этюдной акварели: тучи, напряжение, природа вот-вот взорвется и прольется ливень. Словно воздух вдохнул: ах! И становится легко, свободно…