Аскар Есдаулет: В скульптуре я ищу казахское, пытаюсь поймать архаику

Арт-эксперт Дина Дуспулова продолжает знакомить читателей сайта Business FM с современными казахстанскими художниками. Аскар Есдаулет с 92 года работал по контракту в Бельгии. Картины, написанные им за 15-ти летний срок его контракта, находятся в частных коллекциях. В 2002 году он вернулся в Казахстан, построил дом и сейчас живет и работает в Алматы

В свое время имя Аскара Есдаулета было на слуху, затем наступила долгая пауза. Выяснить причину добровольного затворничества художника помог визит в его мастерскую. Такого обилия живописных и скульптурных работ, заполнивших все четыре уровня его просторного загородного дома, мне еще видеть не доводилось!

Родился в 1962 году в селе Вановка Чимкентской области. В 1990 году окончил Алматинский государственный театрально-художественный институт им. Жургенова. В выставках принимает участие с 1987 года. Член Союза художников Казахстана с 1990 года. Лауреат Общенациональной независимой премии Клуба меценатов Казахстана «Тарлан» 2002 года в номинации «Изобразительное искусство».

Аскар, вы одинаково ярко проявляете себя в живописи и скульптуре. Кто вы больше – скульптор или живописец?

- От скульптуры больше кайфуешь, отдыхаешь. Это такая интересная вещь - чисто мужская работа!  По профессии я скульптор и не причислял себя к живописцам. Даже сейчас с трудом считаю себя таковым, а занимаюсь живописью - тем, что мне тяжело дается (смеется).

 Как это получилось?

- Закончив скульптурное отделение института, я вышел оттуда живописцем поневоле, из-за нищеты. В 80-х, когда учился в институте, мы, студенты, постоянно соревновались между собой. На 4 курсе мой друг Эдуард Казарян уже построил мастерскую с печью, на 5 курсе начал отливать. И я понял: мне за ним не угнаться. Ничего такого я себе позволить не мог. Родители у меня бедные, а в скульптуре, чтобы расти, надо постоянно в материале работать. Какой бы хороший скульптор ты ни был в пластилине, если не сделаешь это в материале, ты - никто.

Чтобы дать выход творческой энергии, занялся живописью. Я, свободно экспериментировал с фоном: синий, коричневый, зеленый, наконец, остановился на черном, а все думали: Аскар открыл что-то новое!  Вернулся к скульптуре я через 15 лет, когда построил мастерскую и обзавелся жильем. За это время поработал на Западе по двум контрактам  и довольно успешно занимался живописью. В общем, я не жалею. Интересно было, работал вместе с великими художниками. Но двенадцатилетний отрыв от скульптуры сказался на моей чувствительности. Эту тонкость, чувствительность нельзя терять, она сообщает скульптуре какое-то волшебство. Конечно, суть скульптуры не исчезла: теряешь одно, появляется другое - архитектонику, формы по-другому видишь, но жалею, что чувствительность ушла. Я чувствовал лепку, руки сами лепили, кайфовали, а сейчас уже так. Хладнокровно, смело стал форму обобщать - рубленные, обобщенные формы пошли.

- Живопись обогатила вас как скульптора?

- О нет, это совершенно разные вещи. Они не соприкасаются. В скульптурных образах нет ничего от живописи. Когда скульптор лепит, у него во рту слюна выделяется, как от аппетита, а в живописи язык не работает. Впрочем, это от темперамента, чувствительности человека зависит, я очень чувственно лепил. В студенческие годы у меня было виртуальное зрение, я мог лепить скульптуру виртуально, она менялась во мне, композиция, сделанная до мельчайших подробностей, крутилась перед внутренним взором.  В живописи у меня есть виртуальное видение, но я не могу представить себе работу в пространстве целиком, какой она будет. Лишь процентов 20-30, а цвет и остальное по ходу приходят.

Как складывался ваш творческий путь? Кто стоял у его истоков?

- Три года, с 1983 по 1985, я учился композиции в художественном кружке Виталия Симакова в Чимкенте. Через его руки прошли такие известные художники современного искусства, как Молдагул Нарымбетов и Саид Атабеков, оба - продукты Симакова. Он и мне, как учитель, мозги и глаза поменял: учил смотреть, рисовать, форму освобождать. Когда 1986 году приехал в Алма-Ату учиться, взгляд у меня изменился настолько, что мир совсем по-другому воспринимал. Однако, я никогда не следовал за Симаковым или кем-то еще, как за кумиром. Считаю, у каждого - свой мир, и не стоит в этот мир влюбляться. Я влюбляюсь в тех, кто умеет работать. Моему другу, Бахадыру Джалалу из Узбекистана, с которым вместе в Бельгии работал, 82 года, а он в 7 утра приходит в мастерскую и в 7 вечера уходит. Несколько выставок сделал. Вот он мой кумир. Хотел бы я в 80 лет так плодотворно работать!

Какими судьбами вы оказались в Европе?

- В 1991 году во Франции одна за другой прошли групповые выставки казахстанских художников: Казарян, Есенбаев, Бапишев, Тулекбаев и я. Мои картины имели успех - 28 купленных произведений, и с 1992 года я уже работал по контракту в Бельгии. В Европе интересно, когда ты нужен, условия хорошие - галерея оплачивала мои расходы, поездки в Париж. Но все равно, это чужая страна, корни мои в Казахстане, энергию беру отсюда, поэтому был там наездами туда и обратно по полгода. Одно хорошо, в Европе ты будто на острие - конкуренция делает человека подтянутым, и я быстро писал, за неделю всю выставку мог сделать.

Что вам дало пребывание в Европе?

- Европа разнообразна. Там, как в супермаркете - всего много. Мне больше нравилось классическое искусство. Я ходил по музеям и смотрел; современное искусство я не воспринимаю, хотя сам им занимаюсь. Сейчас искусства как такового в прежнем понимании нет. На импрессионизме основательные работы закончились, далее пошли эксперименты. У меня вся жизнь эксперимент, я постоянно пишу: один метод, другой, третий… и каждый для меня – эксперимент, и такое ощущение, что у других тоже одни эксперименты. Современное искусство хорошо тем, что каждый может свое лицо найти, если работает свободно.

Вы нашли свое лицо?

- В какой-то технике нашел, но ухватиться за что-то одно для меня смерти подобно. Мои работы отражают то, насколько я свободен. В живописи работаю в дадаизме и реализме, пишу кубистические и брызгающие абстракции, делаю скульптурные абстракции. В скульптуре, хочешь-не хочешь, отталкиваешься от балбала. Это - чисто казахское искусство. Другой скульптуры у нас не было. Можно, как другие скульпторы, работать в европейском стиле, но тогда теряешь связь с землей. Современная скульптура легко делается, потому что она пуста и беспочвенна. Я же ищу казахское, пытаюсь поймать архаику. Может быть, архаика и не дает расцвести, но она более звучная. Если бы у меня были предшественники, я бы в своем поиске их наработки использовал как ступеньки. Трудно было. Я четыре года потратил на 55 работ в чугуне - пусть архаично, не в бронзе, не блестят - но это наше, казахское.

 Внутренне чувствую, что достиг чистоты, но не я, другие должны говорить это. Я просто работаю, ищу чистоту стиля, сделанность, понятность - вот к чему иду. Вообще, во многих случаях художник сам от себя не зависит: иногда думаешь, что гениальную работу сделал, а люди не понимают. Или о чем-то, что сделал левой рукой, говорят: гениально! Даже художники порой не понимают мои скульптурные работы, а что говорить о покупателях. Я не могу определить, какой там стиль. Пытаюсь, чтобы каждый стиль был чист, всю жизнь вычищаюсь, так и живу (Смеется). В моих экспериментах отражается то, что я пропустил через себя. У меня чисто технические задачи – завершить то, что в голове сформировалось. У нас в Казахстане каждый варится сам по себе.

Может, нужен период, когда каждый сам по себе?

- С одной стороны, это хорошо, но с другой, должна быть некая общая сила, общая струнка страны. Взять австралийских аборигенов - у них есть свой стиль, или в русском искусстве пытаются сложными цветами русский импрессионизм создать. А мы вообще ничего не пытаемся, у нас каждый работает сам по себе. В этом отношении, киргизы как художники - сильнее. Их сила в том, что десять человек в одном направлении движутся, друг у друга подсматривают, дополняют, все это им на пользу идет, у них есть наработки в цвете и пространстве, а в Казахстане общим у нас является то, в чем нет искусства, что назад тянет - батыры, баи. Многие так работают - ерундой занимаются. Все это спектакль, а я в актеры не играю. Сюжет должен быть прост, смешно приукрашивать то, чего на самом деле не было и нет.

Над чем работаете сейчас?

- Пытаюсь закончить начатые скульптуры - отлить работы в алюминии. Вообще, до сих пор главным для меня была композиция, цвету меньше уделял внимание, цвет работал на форму: мазками делал форму - искал, а нашел - все, закончил. Сейчас хочу, чтобы цвет сам по себе работал, чтобы живописное пространство было ярким, существенным. Знаете, как я реализмом увлекся? Начал как-то 60-десятников, 70-десятников исследовать - суровый, монохромный реализм, сложные цвета и так далее. Сначала казалось, что ничего интересного в их бытовом реализме нет. Затем понял две вещи: нужно быть искренним и цветом не рисовать пространство, а наполнять его цветом. Делать цветное пространство - земля, небо между объектами должны быть наполненными, не пустыми, и это будет работать.

Есть ли что-то, без чего не можете обойтись, как художник?

 - Мне необходимы душевное спокойствие и самодостаточность. Одно время я много медитировал и поднялся до уровня, когда мне больше ничего не надо. Пытаюсь расслабиться и отпустить все. Есть такое слово «просветление», но в искусстве нет просветления, в искусстве есть только проблемы, которые сам и создаешь. Мне многое хочется сделать, проблема в том, как реализовать идеи. В молодости хотелось со всеми общаться, быть в гуще событий, а после пятидесяти выстроил себе дом, уединился семь лет назад и работаю: живите, как хотите, я буду писать картины. Столько энергии отнимает, когда бегаешь, переживаешь, ревнуешь, завидуешь - все это не надо человеку. Считаю себя отшельником. Выставки не делаю  - не оттого, что обиделся. Кому надо, пусть приезжает. Иногда приходят друзья, я их принимаю,  и когда они уходят, продолжаю работать. Семья в городе. У меня двое детей, это придает силы. Но человек сам по себе одинок, хоть дома в семье, хоть в миллионной толпе, поэтому живу один и мне хорошо.

Большое спасибо за интервью.

Автор: Дина ДУСПУЛОВА, арт-эксперт